Нина Колбасина из д. Зеленый Бор до сих пор вздрагивает по ночам от немецких окриков и злобного лая овчарок, которые ей часто снятся и не дают забыть ужасы, испытанные во время войны.
Родилась Нина Станиславовна в 1927 году в д. Шишки, которая исчезла с карты Ельского района после аварии на Чернобыльской АЭС. Но не только Чернобыль оставил свой темный след в душе сельчанки. Больше всего переживаний связано с воспоминаниями о пребывании в немецком лагере смерти и о рабстве у немецкого фермера.
– В 1942 году немцы схватили и отправили в Германию мою старшую сестру Галину, – рассказывает старушка. – А ранее в немецкую каторгу определили брата. В 1943 году настала и моя очередь испытать «сиротского хлеба».
Попала я в концлагерь, который находился на границе Германии и Польши. Туда свезли людей разных национальностей, но больше всего было евреев. Их целыми партиями отправляли в печь, а остальных заставляли работать и запросто продавали в качестве дармовой рабочей силы немецким бюргерам и промышленникам.
Два месяца пребывания в концлагере показались мне вечностью. Самым мучительным для узников был голод. Он был страшнее любой каторжной работы. Я в 16 лет весила 20 килограммов. Кормили одной баландой. Большим счастьем было, когда нас гнали на полевые работы. Там хоть брюкву в рот схватишь или семечек подсолнечника с шелухой. Правда, от них еще больше хотелось есть.
Работая в поле, мы с ужасом наблюдали за клубами черного дыма. Смрад стоял страшный. Это людей сжигали в печах крематория. Чуть было и я не попала в адский огонь…
Однажды фашистские надзиратели ворвались в барак и палками стали выгонять всех на улицу, пинками и зуботычинами выстраивали в шеренги. Нас гнали вдоль колючей проволоки, по которой был пущен электрический ток. Никто даже не пытался бежать, кричать – все только всхлипывали и тихо вздыхали. В темном и страшном помещении нам приказали раздеться, затем разделили на две партии. Одну отправили на мучительную гибель – от крематория исходил жуткий жар…
Я, как во сне, ждала своей страшной участи. Вдруг дверь открылась – и в помещение вбежал немецкий начальник с целой свитой офицеров. Он спросил, почему вместе с евреями находятся русские и поляки. Мол, они еще могут потрудиться на пользу великой Германии.
Из моего барака многих узников выкупили фермеры, а меня никто не хотел брать из-за маленького роста и страшной худобы. Потом одна полька меня научила, как попасть к бюргеру: » Если будет спрашивать о еде, говори, что не хочешь, что в лагере хорошо кормят». Я так и сделала – и оказалась на немецкой ферме, где мне доверили ухаживать за 25 свиньями. Первое время, полное ведро поднять не могла, потом постепенно втянулась в тяжелую работу.
Есть давали мало: ломтик хлеба да кружку молока или какао. Жила я в маленькой каморке, которая располагалась за кладовкой. Как-то пробегая мимо, заметила сквозь приоткрытую дверь в кладовку кастрюлю с пареным горохом. Не удержалась и зачерпнула горсточку, за ней другую… Для голодного такая еда хуже яда была. Раздуло меня от того гороха, чуть не умерла от страшной боли в животе. Но, видно, Богу было угодно, чтобы осталась жить. Отпоили меня молоком… В благодарность за спасение я всю работу на совесть делала.
Когда наши освободили, домой не сразу попала. Много всяких проверок прошла, зато с радостью узнала, что мои брат и сестра тоже остались живы.
Ох, детки мои, много горя повидала, но на жизнь грех жаловаться. Когда силы да здоровье были, хозяйство большое держала, картошку и возле дома, и в поле сеяла. Но больше всего любила шить. Машинку швейную приобрела, стала на заказ шить. Людям наряды новые шила: платья, кофты, юбки, брюки… И теперь бы шила, да вот беда, почти ничего не вижу…
Живет бывшая узница одна в маленьком домике. Когда мы к ней зашли, она сидела возле окошка и зашивала рубашку. Как оказалось, любимому внуку, который живет в Зеленом Бору, а работает лесником в Словечанском лесничестве.
– И у внука, и у внучки дачи здесь, – пояснила Нина Станиславовна. – Они все лето тут… И огороды обрабатывают, и хозяйство держат… Ко мне часто наведываются, помогают, если что попрошу…
