Семь десятилетий отделяют нас от наистрашнейшей войны ХХ столетия – Великой Отечественной. Воспоминания о погибших родных и близких по сей день продолжают волновать души и сердца людей. Светлую память о той страшной войне несут в своих сердцах живые ее свидетели – убеленные сединой и обожженные войной ветераны войны, которых с каждым годом становится все меньше и меньше. Память о героической и трагической судьбе ельчан свято хранят и дети войны, которым сегодня под 80 и больше лет, у которых не было счастливого детства, – их детство отняла война. Старшему поколению ельчан есть что вспомнить, ведь война коснулась каждой семьи.
В моей памяти навсегда остались события 1943 года, тяжелейшего года войны. Немецкие оккупанты проводили массовые карательные операции по уничтожению партизан и мирных жителей района. Фашисты сжигали деревни, жители уходили в леса, спасаясь от извергов. Но каратели и в лесах проводили облавы, устраивали расправы над людьми и угоняли на принудительные работы в Германию.
В ходе проведения таких вооруженных облав на людей в лапы фашистов попал и я, десятилетний мальчик. Я был схвачен в лесу вместе с жителями деревни Гнойное (Чапаевка) и стариком Максимом Бабичем, ему тогда было более 60 лет. Вытащив нас из лесных густых зарослей, фашисты под конвоем повели нас в расположение немецкого воинского подразделения, где устроили допрос, избивая плетью. На допросах озверелые гитлеровцы добивались ответа на вопрос, почему мы покинули деревню и ушли в леса, где находятся партизаны и где мой отец. Я схитрил и ответил так, как меня учили мама и партизаны: «Мой отец в Красной Армии, а фамилия моя Авраменко (это девичья фамилия моей матери)». Не дай Бог, если бы я рассказал, что мой отец Шецко Я.М. (он был подпольщиком и расстрелян немцами в Ельске). Тогда бы меня сразу расстреляли.
После допросов меня с дедом Максимом загнали в полевой лагерь за колючую проволоку.
Лагерь немцы оборудовали в лесном урочище Старина, где был загон для содержания деревенского скота. В лагере находились в основном женщины с детьми и старики из деревень Гнойное и Беляки. Дед Максим их всех знал в лицо и каждого в лагере просил не выдавать, что его родной сын, Бабич Василий Максимович, находится в партизанах.
Захваченные в лесах и загнанные в этот лагерь люди находились в нечеловеческих антисанитарных условиях, без еды и воды.
Я лежал на сырой земле, одетый в лохмотья, босой, дрожал от холода и, наверное, «светился» от голодного истощения. Но мысль моя работала только на то, чтобы выжить. И я считал на пальцах рук, сколько мне еще осталось жить до расстрела. Дедушка все время подбадривал меня словами: «Держись, сынок, мы все равно убежим от этих зверей». И такой случай вскоре представился… Всех обреченных, кто еще мог держаться на ногах, с гиком и криком выгнали из лагеря, построили в колонну и под конвоем погнали неизвестно куда. Некоторые считали, что их ведут в Ельск для отправки в Германию на принудительные работы. В действительности нас всех гнали, как скот, в деревню Жуки, где карателями был оборудован концлагерь и где массово расстреливали людей, согнанных со всего района.
Когда гнали туда нашу колонну, мы с дедом Максимом воспользовались случаем и, проходя мимо густого лесного кустарника, рванули в сторону. Летевшие нам вслед пули не достигли цели.
Вот так чудом мы спаслись от неминуемой смерти. И даже сейчас, с высоты прожитых лет, не верится в это чудо. Я, конечно, своим спасением обязан самому дорогому мне человеку – деду Максиму Бабичу. Сейчас его нет в живых, но память о нем в моем сердце останется навсегда. Пусть внуки его тоже помнят своего деда как мужественного и доброго человека.
После войны, еще при жизни деда Максима, я неоднократно встречался с ним. Разговор при встречах был в основном такой: «А помнишь, сынок, как нас били фашисты на допросах?.. А помнишь, сынок, как мы бежали, оторвавшись от колонны?..» Я всегда только кивал головой и отвечал: «Помню, деду, помню…» Такое, конечно, никогда не забывается. И сейчас, когда я посещаю деревню Жуки и возлагаю цветы к памятнику жертвам Великой Отечественной (а там были расстреляны сотни мирных жителей Ельского района), то в моей голове появляется такая мысль: в числе погибших, замученных моих земляков мог быть и я. Только Бог хранил меня и мой спаситель – дед Максим Бабич.
Память о жертвах войны священна. В майские и июньские дни во многих храмах и на мемориальном комплексе Хатынь будут звонить колокола. Этот колокольный звон – звон памяти, призыв к миру, добру и счастью.
Петр Шецко,
участник Великой
Отечественной войны, г. Киев
